Казаков Скрип Скрип
- Казаков Скрип Скрип Читать
- Казаков Скрип-скрип Читать Онлайн
- Юрий Казаков Скрип-скрип Читать Онлайн
- Казаков Скрип-скрип Читать
Так вот, сидели мы с рыбаками вокруг печки, ухи ждали. Глянул я в окно, смотрю – крест розовый стал. «Что такое? – думаю. – Ночь, темнота, а крест загорелся!» И вышел вон из избы. А как вышел, так и закричал: – Выходите все, глядите, что делается! Вышли все на берег моря, головы подняли и смотрим в небо. А небо над нами, как цветной шатер. Над самой головой черная дыра, кажется, а от нее во все стороны – и к западу, и к югу, и к северу, и к востоку – розовые лучи расходятся.
Северное сияние! Луна стала тусклой, окружилась янтарными кольцами. Звезды пропали, только самые крупные красным огнем горят, как огни на мачтах. А небо по розовому вдруг то желтым, то зеленым подергивается. – К холоду это, – сказали рыбаки. – К непогоде! Постояли мы еще, посмотрели на диво и опять в избу пошли. А в избе похлебали ухи, поговорили, покурили и спать полегли кто где.
Get YouTube Red. Not now Try it free. 'Скрип колеса' - Поединки - Голос Дети - Сезон 3 - Duration: 10:38. Юрий Казаков. В сборник вошли детские рассказы Ю. Читать книгу «Рассказы» очень удобно в нашей онлайн-библиотеке на сайте или в мобильном приложении IOS, Android или Windows. Надеемся, что это произведение придется вам по душе. Если скрип не пропадет, то это может быть проблема как самой вилки, так и рулевой колонки. В каждом сборнике детских рассказов Казакова присутствуют рассказы о животных. В них участвуют медведи (“Тедди”, “Скрип-скрип”), собака (“Арктур - гончий пес”), кошка (“Лютый враг”), тюлень (“На Еловом ручье”), птица (“Тропики на печке”). Аналогичные рассказы встречаются и в последующих его сборниках, некоторые из этих произведений стали известными совсем недавно (“Жадный Чик и кот Васька”, “Зачем мыши хвост”).
Кто внизу, а кто на нары забрался. Трудно рыбакам осенью. Чуть свет надо в море выезжать, ловушки на семгу ставить. Потом целый день в карбасах на волне качаться, стеречь возле ловушки, чтобы рыбу не прозевать. А вечером опять снимать ловушки.
Раз в день бежит вдоль берега колхозная мотодора, поплевывает дымком, выловленную семгу по тоням собирает, новости развозит, газеты, да письма, да хлеб. Вот покачаешься целый день на море, повозишься с семгой да с сетями, руки-ноги заколенеют, так потом от усталости хорошо спится. И в эту ночь крепко все спали, а утром проснулись от грохота: пал на море шторм. Вышли мы из дому, посмотрели на море.
Ветер чуть с ног не валит. Грязные лохматые взводни ходуном ходят, даже видно, как на горизонте дыбом поднимаются. Кинулись мы скорей к карбасам, оттащили подальше от воды, чтобы в море не унесло, и грустно собрались опять в избе. Что станешь делать! В шторм к ловушкам выезжать нельзя, карбасы зальет, потонешь. Да и сети порвет, если удастся поставить, – хочешь не хочешь, надо ждать.
Ждем день, ждем другой. Вот уж и третий настает, а конца шторму не видно. На Белом море по неделям осенью штормит.
Как ни выйдешь на берег, все одна картина: на песке кучи пены, ветер отрывает комки от куч, катит по песку Вода в море мутная, все так же бросается на берег, и северный ветер свистит не умолкая. Прождали мы еще день, и вышел у нас хлеб. Совсем заскучали рыбаки без хлеба. И решил я, как самый молодой, идти за хлебом пешком по берегу.
Мини футбол в школу. Как использовать? Малый размер, высокое качество, абсолютно бесплатно!
Нам уже как-то не верилось, что шторм когда-нибудь кончится и привезет мотодорка хлеба. До колхоза в одну сторону идти было сорок километров. А до маяка, в другую, – тридцать. На маяке сами хлеб выпекали, и я решил идти на маяк, все-таки поближе.
Взял пестерь плетеный, сапоги обул, плащ надел, шапку зимнюю, ружье взял и пошел. Вышел со мной за порог бригадир – он лучше всех места знал, – вышел и показывает: – Видишь угорье? Так направо угорья не ходи. Иди сперва берегом, а потом камни будут, неспособно идти, ты и сверни в лес, а там болотом, да опять лесом, да в гору. А подымешься, тут тебе назад море будет видать, а вперед да вниз – озеро. Место красиво, по бокам-то угорье, а в середке внизу озеро. Озеро пройдешь, на другое угорье влезешь, а там и маяк увидишь.
Прошел, как велено было, берегом, а когда камни начались, свернул в лес. Только в лес свернул, на ручей наткнулся. Хотел повыше перейти, пошел влево по ручью – болото! Чавкал, чавкал сапогами, в такое бучило залез, что и ходу никуда нет. Пришлось возвращаться назад, к берегу. В лесу-то тихо было, душа отдыхала. А к морю вышел – опять рев, шум, свист!
«Что ж делать? – думаю. – Пойду берегом. Хоть и дальше, да вернее». Небо было мутно и серо, отдельных облаков даже не различишь, все монотонно, и свирепый ветер лицо сечет, гонит по берегу мокрый песок.
Лес на глазах начал желтеть, а земля – краснеть. Росла там какая-то трава лепесточками и была багровая.
Казаков Скрип Скрип Читать
Иду берегом, море справа, лес слева. Я все на лес поглядываю – на море-то смотреть скучно. А в лесу все разное! Беловатый мох ягель, темно-зеленые лакированные листики брусники, красные пятна травы лепесточками, светло-зеленые островки стелющегося можжевельника. А сверху березы золотятся да рябина горит красным бархатным цветом. А то вдруг подступят скалы к самому морю, стоят темной стеной, и если тут лечь, то головой в стену упрешься, а ноги в воде будут – так узко.
По таким местам я бегом мчался, но все равно волной меня захлестывало, и скоро я так промок, что уж и не спасался. Переночевал я на маяке, обсушился, а на другое утро нагрузил пестерь свежим хлебом – шесть буханок взял – и тронулся в обратный путь. Вместе со мной пошел Коля, сын смотрителя маяка. В колхоз к дяде шел. Маленький такой, лет восемь ему, а идет смело и ничего не боится.
– Как же ты, – спрашиваю, – в такую даль идешь? Ведь не дойдешь, устанешь! – А чего! – говорит. – Я уж не в первый раз. На тонях ночевать буду, у рыбаков. – Потом на море посмотрел, подумал и говорит: – Чего нам берегом идти, в море мокнуть?
Пошли горами, тут тропка есть, я знаю. И пошли мы горами. Целый день шли в тишине, из ущелья в ущелье, вздымались и пропадали, слушали, как рябчики свистят, и так хорошо было, что даже стрелять не хотелось. А вечером вышли ущельем к морю, к старой, заброшенной избушке.
Никто в ней давно не жил. Мы отомкнули ее и вошли.
Внутри было холодно, и на потолке сажа в два пальца толщины, хлопьями, лохматая. Разыскали мы воду, чайник, развели возле избушки костер из щепок и решили еще печь протопить, чтобы не холодно было спать. Топилась избушка по-черному, без трубы, и, когда печь затопили, сразу стало дымно. Дым плавал под потолком и лениво выползал в отдушину.
Внизу был чистый воздух, вверху – плотный сизо-зеленый дым. Хорошо было Коле, он маленький, а мне, если выпрямиться, дым по грудь доходил, и приходилось ходить и сидеть скорчившись.
Печь горела плохо, вяло, без оживления, и в избушке ничуть не теплело. А внизу по-прежнему бушевало море. – С этой печкой три охапки дров надо спалить, чтоб тепло стало, – говорит Коля.
– Ну что ж, и три охапки спалим, – говорю и еще дрова подкладываю. – Зато как спать-то будем! Печь все-таки стала нагреваться, дрова разгорелись, дым полегчал, а мы чай пить сели. Сидим, пьем, говорим о разных разностях, море слушаем, как оно в берег бьет. Оно внизу гремит, а нам тепло, лампочка керосиновая маленькая горит, на столе кружки с чаем, сахар да хлеб – хорошо! Скоро в печке уже угли догорали, и она нам казалась сквозь дым пещерой гномов, озаренной горнами. Скоро дым совсем вытянуло, встал я, закрыл наверху отдушину, заложил палкой дверь, поставил у изголовья заряженное ружье, и легли мы с Колей спать, укрывшись моим плащом, годным на все случаи.
Заснули мы часов в девять, а в два часа ночи я проснулся от какого-то странного ощущения. Сначала я не мог понять, что меня так поразило и почему я проснулся.
А потом слышу вдруг – тихо кругом! Ни звука нигде, только внизу волна по гальке: буль-буль!
В избе темно и тепло, сильно пахнет хлебом, окошки чуть светлеют на две стороны. И Коля тихо дышит, посапывает. Потом и он проснулся вдруг и сел. – О! – говорит. – Как тихо!
Сколько дней гремело, а тут тихо – Может, – говорю, – чаю попьем? – Давай! – говорит Коля. – И свету не станем зажигать. – Ладно, – говорю. – На окошки глядеть будем. Пошел я к печке, заслонку отодвинул – в печке у нас чайник стоял, – пахнуло на меня сухим теплом. Вытащил я чайник, а он горячий.
Сели мы с Колей на лавку, пьем чай, смотрим на окошки, молчим А снаружи все: скрип-скрип! – Слышишь, – спрашиваю тихо, – как волна по гальке скрипит? Опять помолчали, и тут Коля вдруг кружку на стол поставил и говорит шепотом: – Ой! Это и не волна вовсе Это кто-то ходит снаружи!
Прислушался я – верно, ходит кто-то, и по звуку похоже на волну: скрип-скрип! – Человек? – спрашивает Коля. – Откуда тут человек!
– Так кто же? – и даже дышать перестал. Выглянул я в окошко, потихоньку так, – по лавке подвинулся и выглянул. И Коля ко мне прижался, щека к щеке, тоже в окошко смотрит, и оба еле дышим, обоих дрожь начинает пробирать.
Только мы выглянули, сразу увидели море. Не было оно темным, как обычно ночью, а туманно-светлым. Это наверху северное сияние опять горело, – за облаками сияния не было видно, но свет его все-таки освещал море. И на горизонте, как иголкой проколоты, два огонька горят, зеленый и белый. – Пароход! – дышит Коля. – Лесовоз, наверное, – шепчу.
Казаков Скрип-скрип Читать Онлайн
– Или траулер, – догадывается Коля. – А может, шхуна? – Норвежская? – предполагает Коля. – Или аргентинская, – думаю я.
– Ой! – дышит Коля. – Гляди! Вон встает И как дыхнет от страха, так сразу все стекло запотело. Протер я тихо стекло, гляжу – большое темное пятно рядом с избушкой. То двинется, то остановится. И когда двинется, то еле слышно: скрип-скрип – Медведь!
Отодвинулись мы от окошка, как обожглись, сидим в темноте и что делать, не знаем. Слышим, медведь к двери подошел. Подошел, стоит, молчит, посапывает – нюхает, наверное. Потом лапой корябнул по двери, но тихо, осторожно. Постоял, подумал, подошел к окошку и сразу его затемнил. От первого окошка отошел, подошел к другому и то затемнил.
– Дядь! – шепчет Коля. – А ружье-то! Встал я на цыпочках, подошел к нарам, взял ружье, взвел курок, да одумался. Ружье дробью заряжено, на рябчика. Медведь услыхал движение, заворчал и сразу освободил окошко, исчез. Но от избушки не ушел, а все ходит около и все поскрипывает.
– Чего это он? – спрашивает Коля. – Хлеб, – говорю, – хлебом из избушки вкусно пахнет, вот он и ходит – А давай ему хлеба дадим! – предлагает Коля. – Как? – спрашиваю. – Как же ты ему дашь? – А вы окошко откроете, а я кину ему буханку. Подумал я: почему бы и не дать? Хлеба не жалко, море успокоилось, мотодоры завтра поедут по тоням, привезут и хлеба, и всего. – Давай! – говорю.
Взял Коля буханку, а медведь услыхал, как я с окном вожусь, заворчал на всякий случай и в сторону подался. Стукнул я рамой, и выбросил Коля буханку. Медведь подкрался, хрюкнул, схватил и бегом прочь.
Минут через пять вернулся и уже прямо к окошку подошел, стоит и поскуливает, ждет. – Ой-ой! – говорит Коля. – Какой умный! Давай еще кинем! – Кидать так кидать! – говорю. И еще кинули. Медведь даже на лету поймал и прочь. Но тут мы все-таки устали, и сморило нас в сон.
Может, медведь снова приходил, но мы не слыхали, спали крепко.
Стрижонок Скрип Астафьев В. В этой книжке я вспомнил и рассказал всего лишь о трёх разных птицах, а их только в нашей стране вьют гнёзда тысячи. Присмотритесь к их жизни внимательней, ребята, и вы узнаете, какой это весёлый, приветливый народ — птицы, и, я уверен, зимой, в стужу, вам непременно захочется помочь им — покормить крошками хлеба, крупкой — это так нетрудно сделать и так приятно.
Читает О.Табаков АСТАФЬЕВ, ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (1924–2001), русский писатель. Родился 1 мая 1924 в д.Овсянка Красноярского края, в семье крестьянина. Родители были раскулачены, Астафьев попал в детский дом. Во время Великой Отечественной войны ушел на фронт добровольцем, воевал простым солдатом, получил тяжелое ранение.
Вернувшись с фронта, Астафьев работал слесарем, подсобным рабочим, учителем в Пермской области. В 1951 в газете «Чусовский рабочий» был опубликован его первый рассказ Гражданский человек.
Юрий Казаков Скрип-скрип Читать Онлайн
В Перми вышла и первая книга Астафьева До будущей весны (1953). В 1959–1961 учился на Высших литературных курсах в Москве. В это время его рассказы начали печататься не только в издательствах Перми и Свердловска, но и в столице, в том числе в журнале «Новый мир», возглавляемом А.Твардовским.
Уже для первых рассказов Астафьева было характерно внимание к «маленьким людям» – сибирским староверам (повесть Стародуб, 1959), детдомовцам 1930-х годов (повесть Кража, 1966). Рассказы, посвященные судьбам людей, которых прозаик встретил во времена своего сиротского детства и юности, объединены им в цикл Последний поклон (1968–1975) – лирическое повествование о народном характере. В творчестве Астафьева в равной мере воплотились две важнейшие темы советской литературы 1960–1970-х годов – военная и деревенская.
В его творчестве – в том числе в произведениях, написанных задолго до горбачевской перестройки и гласности, – Отечественная война предстает как великая трагедия. Деревенская тема наиболее полно и ярко воплотилась в повести Царь-рыба (1976; Государственная премия СССР, 1978), жанр которой Астафьев обозначил как «повествование в рассказах». Сюжетной канвой Царь-рыбы стали впечатления писателя от поездки по родному Красноярскому краю. Документально-биографическая основа органично сочетается с лирическими и публицистическими отступлениями от ровного развития сюжета. При этом Астафьеву удается создать впечатление полной достоверности даже в тех главах повести, где очевиден вымысел – например, в главах-легендах Царь-рыба и Сон о белых горах.
Прозаик с горечью пишет об истреблении природы и называет главную причину этого явления: духовное оскудение человека. Астафьев не обошел в Царь-рыбе главный «камень преткновения» деревенской прозы – противопоставление городского и деревенского человека, отчего образ «не помнящего родства» Гоги Герцева получился одномерным, почти карикатурным. В годы перестройки Астафьева пытались втянуть в борьбу между различными писательскими группировками. Однако талант и здравый смысл помогли ему избежать соблазна политической ангажированности.
Казаков Скрип-скрип Читать
Возможно, этому в немалой мере способствовало и то, что после долгих скитаний по стране писатель поселился в родной Овсянке, сознательно дистанцировавшись от городской суеты. Овсянка Астафьева стала своеобразной «культурной Меккой» Красноярского края.
Здесь прозаика неоднократно посещали видные писатели, деятели культуры, политики и просто благодарные читатели.